Письма о заводах

По вашему желанию, прежде чем говорить о технической стороне вопросов, касающихся топлива, я охотно отвечу вам сперва о покупателях, т. е. относительно побуждений или возможности учреждения у нас многих заводских дел, потом о мерах для возбуждения заводских предприятий, так как вас беспокоит мысль, что при великом значении заводов нет у нас прямого стремления к их устройству, а если бы это стремление даже существовало, то не будет прямого расчета многим в во многих местах заняться трудным и хлопотливым заводским делом. «Товары произведут, а сбыть будет, — говорите вы, — некуда, некому». Конечно, нельзя думать, чтобы кто-нибудь стал учреждать завод для того, чтобы доставить этим путей занятие себе и для тех, кто примет участие в заводских работах! Ему бы пришлось сильно, пожалуй, поплатиться; необходимо, чтобы выгоды были очевидны. Иное возможно лишь как частность, временное, случайное стечение обстоятельств, не как норма. Правда, что хозяйничают на земле не только насиженной, отцовской, но нередко уходят в глушь деревни, да там разводят хозяйство, вовсе иногда не имея ввиду выгод, а терпя одни убытки в охотку. Но здесь иное дело, тут возвращаются к естественной первобытности. Не один Руссо ее восхвалял. Не одни французы мечтают о том, чтобы кончить дела, да сесть на землю, «разводить капусту». Тут дело личное, вкусов, внушенных историей, литературою; тут — луг, лес, молоко, воздух, и вовсе нет отношений к каким-либо общим экономическим задачам страны, свобода, сам себе господин. Не таковы заводы. Покою, чистого воздуха, природы, отречения от прочего мира они дать уже не могут, свободу вольно или невольно они отнимут. Их может устраивать только расчет, выгода, желание живой деятельности. Если является любитель, могущий расходовать, не надеясь на прямой возврат затраченного, он заводит лаборатории, делает опыты, изобретает, сочиняет, но не строит завода или фабрики. Такие люди нужны, они если не в массе, то, по крайней мере, в отдельных представителях дают стране характер, составляют ее цвет. Не обогащаясь сами, они обогащают страну свою. И чем выше развитие страны, тем их больше является в ней. Говорим не о них, — о норме, которой нужны хлеб, нажива. Следовательно, не для самого существования заводов покупатель совершенно необходим, он есть истинный возбудитель развития промышленности. А вы пишете, что покупать-то некому и много заводов строить не для чего.

Это требует остановки, потому что заблуждение такое разделяется многими. Говорится так: из 100 млн у нас только 10 живут по городам, и эти потребляют не бог весть что, остальные 90 довольствуются своими домашними продуктами, и все их стремления составляют хлеб, изба, топливо и подати, ничего им заводского и фабричного не надо. Тут ошибка и заднее число. Было так когда-то, еще недавно; но теперь уже не так, и скоро всем ясно станет, что так и оставаться не может. Не говорю о перемене привычного быта, наступившей с отменою крепостного права и с проведением железных дорог. Это важно, но далеко не все, даже небольшая доля влияний. Они наступили бы, и их указание стало бы очевидней, если бы не случилось ни отмены крепостничества, ни железных дорог. Благодаря этим мудрым мерам влияния сильнейшие, природные отступили на задний план до того, что их не видно многим. Многие другие влияния выросли за последние 50 лет, и они должны изменить строй России, изменили уже много, изменят еще больше. Остановлюсь лишь на главном. Население прибыло благодаря все же мирному житью-бытью, а земли почти измотались благодаря истощающему, неразумному на них помещичьему, а больше крестьянскому хозяйству. Это — самое главное влияние. Прежде можно было наверстывать недоборы разработкою залежей, пустырей, лесов. Не по летописям, от живых свидетелей можно знать это. А теперь этого уже вовсе не видать в центре Русской земли, да и по окраинам немного. Тут кому ни переделяй, от кого ни отнимай, как ни отдавай, поможет на немного лет и конец будет тот же, т. е. прежний строй всего хозяйства надо будет изменить. И на полтавском черноземе приходится навозить землю, нельзя бросать в овраг то, что надо дать пашне, иначе труд на земле не даст и податей. Оттого и скота стало меньше. Это не та пресловутая «депекорация», которая, естественно, наступает, например, в Англии от того, что людям надо землю для своего естественного корма и они убавляют количество скота, распахивая под пашню выгонную землю, а кожи, шерсть, мясо, масло и сало привозятся откуда-то издалека. Наша относительная депекорация происходит оттого только, что одних первичных, данных народу природою условий становится мало, мы их измотали; не хлеба самого по себе надо стране нашей, ведь его вывозят от нас: надо более верных урожаев, выгод, хоть не крупных, но ясных, надо возможности продавать, что произведем. Уменьшая количество скота, англичанин рассчитывает обогатиться, приобрести лишнее на замене выгона пашнею. А наше уменьшение разводимых животных определяется просто недостатком корма; уменьшая количество скота, крестьянин ясно понимает, что беднеет, а не богатеет, одна нужда заставляет его это делать. Помимо всяких новых переделов и расселений, иной порядок придет сам собой вместе с заводами. Условия для этого даны сами по себе в природе, но только усилиями людей они в известную эпоху вызываются, являются на свет божий. Так, каменный уголь и есть в земле, но до поры до времени не выносится оттуда, пока для топки дрова да солома есть под руками. Когда от первобытных приемов хозяйства на земле перейдем к предстоящим, более интенсивным, тогда откроется не только возможность, но и необходимость производить лучше более дорогое мясо и вообще животные продукты, чем более дешевый хлеб, торговать не им, а скотом, и особенно его продуктами, да такими произведениями земли, как вино, сахар, масло, даже волокно, только не то, которое растет на лядах, а выращивается на хорошо обработанной и удобренной почве, да и продавать его станем в тканях, а не в пасмах. Тут железные дороги и крепостное право ни при чем, они отсрочили заметность потребности, по устранить ее не могли, как ничто не в силах. Не помогут и никакие войны <…>. [Важно только], когда бросим старое, ветхое хозяйство и примемся развивать уже имеющееся зерно иного рода хозяйства, когда станем переходить к интенсивной форме и когда заводы и фабрики станут у нас расти в числе и влиянии на весь строй страны. Не думайте, что я заговорился в сторону: это нужно для нашего вопроса о покупателях. Дикарю, кочевнику не надо заводов ни для того, чтобы состроить жилище, ни для одежды, ни для стола. Им почти не надо и книги и ей подобных потребностей более сложного быта. Земледельцу первобытного строя тоже мало что требуется от других — он все в своей семье или в своем селе добывает. Но дом, пища и одежда крестьян, не говоря о других их потребностях (не одним хлебом жив человек), мало-помалу требует уже того, чего нет под руками, вот и условия заводов. Колеса телеги делают не в каждой деревне, а стекла избы не в каждом уезде, керосин лампы не в каждой губернии, а чай и сахар вывозят издалека, и все это уже нужно 90 миллионам. Мы и рассмотрим бегло то, что спрашивает ныне крестьянин, хоть не каждый из 90 миллионов, но уже многие, а скоро спросят и все от соответственных заводов и фабрик. К этому прибавим и то, что спросить должны для своей выгоды и что спросят, когда будет рядом завод, т. е. что получить можно дешево и своевременно не из-за моря, не из рук комиссионеров и других перекупщиков чрез лавку сельского торговца, берущего свой процент без особой осторожности. Недавно я вот покупал для стройки гвозди одного сорта раз в городе Клину, другой в торговом селе Рогачеве, за 25 верст от Клина. Здесь платится 3 руб. 10 коп., а там 3 руб. 70 коп. за пуд. Так и на всяком товаре. Хозяин завода позаботится, чтобы его произведения нашли сбыт прежде всего в своих же окрестностях. Посмотрите-ка, как об этом хлопочут гончары или заводчики оконных стекол.

Начнем с жилья. Даже считая за норму деревянную крестьянскую избу, хоть это масло для пожаров и пора изводить, все же для нее нужны рамы, двери, столы, скамьи. Или вы думаете, что хорошую раму, если она сделана на фабрике правильно и прочно да продается не дороже сделанной доморощенным столяром, не купят на базаре? Или вы полагаете, что сделать ее на особой фабрике будет дороже? Стекло, гвоздь, замок, петли, тес, доски и много еще другого надобно и для деревянной избы. И все это дело того типа малых местных фабрик и заводов, рост которых естествен, надобен и будет происходить.

Если же перейдем от деревянной избы к негорючей каменной, то, взяв даже грубейшую форму, может быть самую нам подходящую пока, получим надобность, кроме камня для фундамента и глины для стен, в приборах к печам, в окнах и дверях. Кирпичный же да известково-обжигательный завод настоящие заводы.

Они теперь в руках крестьян, я не хочу отнимать от них, им писал бы, как и вам, а говорю только, что такие заводы и вам подойдут, если вы выберете соответственное место, произведете это дело в соответственных размерах да правильно, ведь число-то их мало, расти должно. Главное, при внимании и подготовке вы можете дать хороший товар и подешевле, чем тогда, когда его добудет несведущий человек кое-как, затратив понапрасну массу топлива. Кирпич в сыром виде стоит (считая цену работы, сараев, приборов, теса для сушки и проч.) мало-мало 3 руб. за тысячу, но глина не промята, ее выбор плох, трещин много, форма испорчена и прочности нет, потому что ни под пятой, ни на обычном станке нет давления, необходимого для уплотнения, и нет выбора глины. Заведите простую, хоть ветряную или конную глиномятку да хороший пресс - и вы будете иметь сырец не за 3, а много-много за 2 руб. А если вы еще обожжете ваш кирпич правильно, расходуя не половину, а много четверть или хоть треть, что уж легко, куб. сажени дров на тысячу кирпича, то и добротой ваш кирпич будет гораздо лучше обычного, который идет всюду, да и ценой не на 10 руб. за тысячу, а всего рублей на 7. Покупатель явится издалека, если может сэкономить 3 руб. на тысяче, особенно если вы производите кирпич надлежащей, узаконенной меры (6 х 3 х 1 1/2 вершка) или еще больший. Придет не только соседний заводчик, помещик и церковный староста, спросит и крестьянин.

Вам кажется, однако, думаю я, что крестьянин-то не спросит. Да, один он сто тысяч не спросит, а брать будет по возу, по сотне для печей и труб, для овина, для лежанки, а все же масса потребителей будет; только сделайте все так, чтобы проволочки не было, чтобы сотню отпускали так же охотно, как и десятки тысяч. Конечно, много миллионов кирпича где-нибудь в захолустье не сбыть ежегодно, но сотни тысяч можно сбыть во всех наших центральных губерниях легко, когда кирпич будет хорош и недорог. Нажива, скажете, небольшая, если взять хоть рубля по полтора на тысяче барыша. Но ведь хлопот-то мало. Похлопочите лишь, устанавливая глиномятку, пресс, печи, сараи, а там все обделают каких-нибудь трое, четверо рабочих. Сдадите работу всю по тысячам кирпича, нужно только будет присматривать. Между другими делами это и составит статью дохода. Приноровите так, чтобы к весне был кирпич, доход будет летом и зимою; а другое дело заведете, либо два, три других таких же несложных дела, - они и станут друг друга поддерживать. Вот хоть бы известь жгите. Дело просто, и расчеты все легко сделать. А потребитель, не бойтесь, явится, если ваши цены и качества будут соответственны. Достанет знания и сноровки, есть виды на сбыт в городе или на фабриках, смело заводите и цементный завод, благо соответственный материал, если не для высших, то для обычных сортов, найдется всюду, а распространение растет ежедневно. Ведь подумайте: материал - глина да известь, операции - смешение да обжиг и размалывание, а пуд этого товара внутри России везде дороже рубля, тогда как цену его на месте должно считать много-много что 30-40 коп. за пуд. При цене в 50 коп. на месте сбыт будет этому товару, нашим временем вызванному на свет божий, хотя искусство его производить давно уже было известным. Этому продукту широкая будущность, он сделает будущие постройки более прочными, более дешевыми и легчайшими. Смесь хорошего цемента с песком тверже большинства естественных камней. Даже подмесь у цемента к извести делает с песком, щебнем и водою, взятыми в надлежащем количестве, сообразном с природою смешиваемых веществ, массу, из которой можно или формировать искусственные большие камни, или прямо делать однородные стены, полы, потолки, арки, ступени. Литая из цемента, крупного песку и воды стена в поларшина толщиной сослужит службу лучше аршинной из обычного кирпича. Массу жилых домов стали целиком отливать при помощи цемента. Не говоря ни о чем другом - это прочнее и дешевле, помимо даже цены работы. На квадратную сажень стены надо около тысячи кирпичей и около 15 пудов извести, не считая песку и воды. Цену кирпича кладем 10 руб., цену извести (по 20 коп. пуд) 3 руб. На квадратную сажень такой же прочности, а теплоты еще большей, чем у кирпичной кладки, надо, кроме песку и щебня, не более как 25 пуд. цемента, так что цементная кладка будет выгоднее кирпичной, если пуд цемента можно получить за полтинник. И выйдет стена уже прямо, и внутри и снаружи, штукатуренная, гладкая. Не мудрено, что цементные полы (особенно из плиток), стены, своды, (по железным балкам или по рельсам), водостоки, резервуары, ямы, корыта и тому подобные предметы стройки быстро распространяются там, где цемент дешев, где, следовательно, есть заводы, его производящие. Что другое, а цементу дорога в будущем широкая. Г-н Бахметьев, заведя свой цементный завод на Кавказе и пользуясь привозным иностранным цементом, много содействовал быстрому росту Батума после его завоевания, именно потому, что ввел там стройки из цементной массы. Дома росли скоро и обходились дешево. Так и везде будет, где учредится цементная стройка*, а она может быть доступна только при дешевом своем местном цементе; теперь же к нам везут еще массу иностранного цемента, а заводы свои есть только близ столиц да у Черного моря.

Придет время, избы крестьян и те станут делать цементные, где дерево и кирпич дороги и где по прозорливой догадке какого-нибудь местного деятеля надо будет заменять деревянную стройку огнестойкою. Глина, сама по себе, материал хотя и удобный для стройки, но требует или сухого климата, как на юге России, или, по крайней мере, хорошего фундамента, облицовки тесом, штукатуркою или жженым кирпичем и отличной крыши. Цемент же и есть материал фундаментов, прочнейший и для стен, даже для кровли прямо годный. Это находка новейшего времени и одно из тех многих завещаний, которые будущности оставит наш век, выработавший искусство всюду добывать цемент, открывший и все влияния на его прочность состава и мелкости зерна. Это уже не завет преданий, это чисто заводское, знанием, опытом, усидчивостью, изучением, т.е. наукою в строгом смысле, добытое дело, и оно не перейдет в руки невежественные, потому что малое изменение здесь все может испортить, а в каждом частном случае, для каждого сорта материалов необходимо изучение, применение добытого не слепо, по рецепту, а по разумному, дознанному выводу. Вот такие-то заводы, если они рассеются по Русской земле, разольют по ней новые блага, будут поважнее рассеянных помещичьих усадеб. Они воочию покажут что дает наука, знание, учение, труд, без особых прав и привилегий. Если в вашей местности вы, в других местах другие позаботятся о заводах для производства дешевых материалов для огнепрочных строений, земства, сословия, волости, города увидят, что можно начинать борьбу с огнем не предписаниями о рассадке березок, а постройкою действительно огнестойких зданий. Постройте для примера избу на фундаменте из дикаря на цементе, цоколь обложите кирпичом, стены выведите из глины, потолок сделайте на прочных балках прямо из земли или из цемента же, да с наклоном, изба выйдет, конечно, немного подороже деревянной, но зато чуть ли не вечная. Потолки, совпадающие с плоскою почти кровлею и состоящие из слоев земли, положенной на доски или даже колья, образующие потолок, у нас еще мало строятся, но они из Саксонии стали распространяться по всей Германии, вводятся даже в Англии, где применяется для кровель цемент, и составляют не только для сельских, но и для городских зданий весьма важное нововведение, обещающее также широкое распространение в строительном деле. Для непроницаемости от дождей здесь служит не только слой земли, немного наклонный и отводящий, как шоссейная дорога, воду в сторону, но еще и слои смоленого картона, которые накладываются на доски потолка и прикрываются щебнем, составляющим основу верхнему слою. Такая изба, судя по ценам, существующим для материалов и работы около Клина, где я теперь живу, будет стоить, при 8 аршинах внутри, с полом и печью, 3 окнами и дверью, с кровлею, при высоте внутри 4 аршина и при толщине стен 1 аршин, а фундамента 5 четвертей не более 350 руб., а деревянную избу, того же внутреннего размера, из сколько-либо сносного леса уже нельзя здесь сделать дешевле как за 200 руб., если крышу покрыть соломой, а фундамента не делать вовсе, как у крестьян. Но такая изба не только пища пожара (еще недавно мы были свидетелями, как в несколько минут охватило пламя массу домов соседней деревни), но и сроку ей много что 30 лет, тогда как на хорошем каменном фундаменте с земляною плоскою кровлею глиномятное здание простоит сотни лет, при малейшем присмотре (он здесь легок - кусок глины, размоченной в воде, сумеет применить к делу каждый), да и пожара вовсе бояться не будет. Перечитав массу статей и книг об огнестойких зданиях, давно сам сделавши разные опыты, относящиеся к этому делу, я думаю, что все затруднение в распространении таких зданий состоит в том, что мало обсуждают вопрос кровли, фундамента и цоколя. Упоминаю же вам об этом еще и потому, что для завода вам ведь придется же строиться и надо подумать о дешевизне и прочности. Для стен, начиная с высоты аршина от земли, дешевле и подходящее нет материала, как глина на кольях или сырец (необожженный кирпич) с прокладкою жердями, по которым здание можно обшить тесом или дранью. Квадратная сажень такой стены с работою и материалом стоит не более как 10 руб., а при чистой тесовой обшивке с обеих сторон не дороже 15 руб. На прочном фундаменте, под плотною крышею, такая стена не только тепла, но, думаю, и вековечна. Квадратная сажень стены из 5-вершкового лесу здесь стоит с рубкою, но без обшивки, тоже около 10 руб., но она будет и холоднее и горючее или же рано или поздно сгниет, а главное, на ней, по недостаточной твердости, нельзя обосновать такой тяжелой земляной кровли, какую можно поставить на стене, сложенной из сырца, если он, обшитый тесом, не будет подвергаться влиянию дождей. Квадратная сажень кирпичной кладки после штукатурки, при здешних ценах, при толщине 1 аршин стоит не меньше 25 руб. Можно уменьшить до 20 руб. эту цену, удешевляя кирпич и известь, но все же цена эта вдвое, по крайней мере, более чем такой же прочности и огнестойкой стены из сырца или глиномятки (на кольях, по плетню, с обшивкою тесом). Думаю я, что тот, кто захочет заняться этим делом, не только другим поможет, но и себе найдет наживу. Потребитель будет крестьянин, если не все 90 миллионов, то большая их доля. Пример, кредит, сноровка здесь нужнее, чем многие строки, которые и я, по примеру многих, трачу на разговор об этом крупном русском деле. Заговорил же я о нем лишь потому, что хотел вам показать, что даже в стройке крестьянину понадобится близкий завод. Прибавлю к этой стороне предмета следующее указание. Два года тому назад, часто ездивши из своего имения в Клин, я заметил, что в деревнях, которые мне приходится проезжать, на 20 верстах расстояния тот год было срублено много новых крестьянских изб. Чтобы получить понятие о числе новых построек, я решился раз сосчитать число старых и новых изб на всем пути. Оказалось, что в тот год, правда, почему-то особенный, более четверти изб оказалось вновь построенными. Во всяком случае, в наших местах средний век избы не более 20 лет. Не столько горит, сколько гниет. А лес дорожает. Наша проповедь сделает немного. Главное естественные условия, они вызовут спрос на кирпич, известь, цемент. Не отдельный человек, совокупность условий приведут к перемене дела. Но и ему помогать всякими способами разумно. А лучше помощи нельзя сделать, как удешевляя материалы для возведения огнестойких жилищ и возводя для примера именно такие здания. Паллиативы же вроде крыш из дранки или глино-соломенных помогут мало. Против них надо говорить ясно.

Дранки теперь развелось много, но от нее толку мало. Конечно, дрань лучше соломы, но не прочна, дорога и горюча, да и требует починки, умелых рук, тогда как плоская земляная крыша прочна, дешева и негорюча. У ней два очевидных недостатка. Во-первых, исчезает чердак. Но если стены поднять да сделать или высокую избу с полатями, или чердачный этаж, то этот недостаток исчезает. Во-вторых, зимой снег будет лежать на крыше толстым слоем. Это для тепла хорошо, но может быть тяжело для балок, если они тонки. Однако, по опыту и расчету кладя на 8-аршинный пролет даже 5-вершковые дерева через 3/4 аршина, получим прочность, достаточную не только для толстого слоя земли и хряща, но и для слоя снега*.

Но пойдем дальше в нашем исчислении крестьянских потребностей, могущих удовлетвориться заводами.

В жилье, кроме более или менее долговечных стен и потолков, окон и дверей, нужны разные снаряды, посуда, свет и тому подобные преходящие, истребляемые потребы. Остановлюсь на освещении. Лучина и сальная свеча заменились всюду к великой выгоде керосином - это для крестьянских изб несомненно, по крайней мере в Московской губернии. Те лампочки, которые применяют крестьяне, дают свет всего 2 свеч, сожигая в час около 12 г керосина*, как показал мне опыт. Жечь и такой светильник крестьянину выгодно, потому что в зимние вечера все же при нем можно не только попить чаю и поужинать, но и поработать. В зиму редкий дом возьмет меньше полпуда керосина, а, считая в доме 4 человека, это составит на 90 млн жителей более 10 млн пудов керосина. Его же доставляют заводы. Россия ныне сжигает действительно более 15 млн пудов керосина. Вот в этом примере видно, как масса потребителей из крестьян требует заводов и как потребность в делах этого рода быстро растет. И все-то начало крестьянского потребления керосина не дальше 10, много 15 лет. В 60-х годах его еще вовсе не было, тогда керосин у нас был привозной, дорогой. Сделайте дешевое, удобное, возьмут и миллионы крестьян, вашим товаром станут торговать и с малою наживою те же купцы. Все дело в заводах, как исходной точке нажитых новых условий, когда исчезает сам собой первобытный строй, как бы это кому-нибудь не было неприятно. Не от крепостничества, не от железных дорог, от хода истории самой по себе, от неизбежности роста растут и новые потребности, заводы вызывающие. Возрастет и спрос керосина, как спрос многого другого, крестьянами уже по этому одному, что надо будет зимою работать хоть дома, хоть над каким-нибудь кустарным заработком, потому что земля не дает податей, а они, естественно, растут, и без их роста не живет никто нигде. Станут эти же крестьяне кустарным образом, а это им и привычно и подходит к условиям, заниматься зимою хотя бы производством тех же керосиновых горелок, в которых горит тот же керосин, они и самого керосина сожгут больше, потому что в зимние долгие сумерки при свете лампы можно много сработать. Так одно начнется, погонит за собою другое. Таков уж рост: начался он, не остановить никому, назад не поворотить, хотя бы учить стали одной дряхлой латыни, хотя бы закрыли суды, земства и вновь посадили помещиков на старое место. Связь этих перемен с переменой быта есть совпадение случая, а не причинное. И без того бы настало все почти то же. Стали бы жечь керосин и при помещиках, как жгут его при существовании классического фундамента просвещения, хотя классикам и был этот материал не известен.

Если теперь от жилья крестьянского перейдем к одежде, то тут потребность завода и фабрики уже всем стала очевидною, хотя тем, кто сверстник мне, еще пришлось видеть иное. Крестьянин еще лет 30 тому назад ходил в своей домоделыцинке. И плакали многие доброхотны о перемене. Было живописнее, я согласен. Но, увы, оставаться при этом нельзя, и надо раз навсегда понять, что оставаться так и невозможно, когда живет в истории, а не окоченел народ. Не назад, а вперед пошло дело, когда народилась возможность быть заводам для производства сукна и ситца для крестьян, шапки и картуза для головы, кожи для сапог, когда исчезла возможность самому ткать сукно, самому разводить достаточно много льна, чтобы плохими своими средствами соткать довольно полотна, да самому сплести лапти, в которых можно на часок, другой отлучиться из дому, а надолго - немыслимо. Эту шерсть стало необходимым продать, как и лен, как и кожу, да купить эти же материалы в обработанном виде, потому что за то время можно стало достать и на покупку фабричного товара. Я не воспеваю ни этих условий, ни фабрик, но я не плачусь о том, что лапти заменились сапогами, лучина - керосином. Предоставляя судить каждому, что лучше, я убежден в том, что на заводе обделать и можно и должно шерсть, лен и кожу лучше, дешевле и прочнее, чем в крестьянском быту, и если указываю на заводы и фабрики, нужные в большом количестве и всюду, то имею в виду то, что только при соперничестве можно достать лучший товар дешевейшим образом, да еще утверждаю, что на имеющих учредиться заводах и фабриках те же крестьяне найдут и новые средства заработка и удовлетворение нарождающихся новых неизбежных нужд. Земля кругла, выхода из нее нет, но развитие и на шаре, несмотря на его замкнутость, идет. Умственная слепота одна его не видит и естественным считает лишь прошлое, то, чего не воротишь. Разве каменного века человек, вроде того, которого открыл проф. Иностранцев в своих работах на Онежском озере, не был в свое время естественным и разве его потомки не грустили о первобытном состоянии борьбы с медведями, ежечасной опасности, полной дикой свободы, когда им пришлось ну хоть бы пахать землю или ежедневно доить коров? Это исчезло из памяти людской, не воспето классиками, язык тот утратился, а то бы, пожалуй, нашлись охотники ввести его, последовательности ради, в народные школы, чтобы в средних учили более позднему, тому классическому порядку мыслей, по которому в политических мероприятиях да в борьбе партий и народов вся история человечества. Христианство указало другое отношение к делу, а наш век показал явно, что классическое воззрение на судьбу народов есть такое же отжившее миросозерцание, как и то, которого держался каменный человек. Этот со зверями, те с людьми, с врагами, с противниками дрались, и это наполняло их жизнь. Стало понятным, что с враждой не уйдешь далеко, погибнет весь быт, как погиб классический; что надо держаться вместе и помогать друг другу, не забывая о себе; что надо давать другим людям, и деревням, и народам - то, что сами сумеем сделать дешево, хорошо и нужное для других. Отсюда ведут начало заводы и торговля их продуктами, которую следует явно отличать от торговли тем, что составляет прямые, естественные в тесном смысле, продукты земли - янтарь или топаз, ртуть или олово, чай или кофе - товары совершенно иного характера, чем цемент или сукно, чем листовое железо или кожа, чем стекло или холст. Первые надобны всюду, а находятся в немногих местах, вторые надобны всюду и могут быть добыты всюду же. Их и надо получить, а сумеем добыть дешево и хорошо, купят не только по соседству, повезут и далеко. Если разовьется много заводов, производящих хотя бы предметы одежды, они дадут из себя такие, которые затеют и сумеют поддержать не только торговлю с соседними крестьянами, но и с далекими, а потом заведут и внешний, заграничный сбыт. Таковы, например, наши керосиновые заводы. Надобность будет сбывать за границу, так найдется и возможность сбыть и сукно и ситец.

Даже в пище крестьянина, сверх лука и капусты, ведь надобны же мука, дрожжи, крупа, постное масло и т.п. А это - продукты заводской и фабричной промышленности, правда, уже распространенной, но еще могущей много улучшиться от того, когда в этих делах примут участие новые, образованные силы, когда честное и дешевое, т.е. разумно поставленное дело станет рядом с тем обычным, которому дали характерное имя кулачества. Только тогда прекратится явное недоразумение, господствующее теперь у нас по отношению к заводско-фабричной предприимчивости. И только тогда явится и та честность торговых отношений, до которой, пройдя исторические ступени, дошли торговцы Англии и Голландии, и только тогда русское сукно, наша пшеница, кавказский керосин или русское полотно найдут себе нескончаемый спрос. Указывая на крестьян, на сбыт в ближнем рынке, я не закрываю глаза на то, что покупателями товара, производимого русскими заводами, явятся иностранцы, если торговля будет вестись честно, а товар будет дешев и хорош. Ведь у нас многое, с нашими природными силами, с нашими долгими зимами, когда труд дешев, возможно произвести так дешево, что можно будет и по железным дорогам доставить в порты да свезти за море.

А потому о покупателях не тужите, обдумывайте дело в основании, соображайте обстановку, производите внимательно хороший товар, не в сбыте будет остановка. Говорят о застое в торговле и падении цен. Тут недоразумение очевидное. Во второй статье (Вестник промышленности, 1885) "по нефтяным делам", известным мне ближе других, я пробую расчесть количество керосина, который ныне можно надеяться сбыть у нас и во всем свете. Представьте же теперь, что производство увеличится до того, что превысит спрос. Очевидно, будет застой, падение цен. Так и с ситцами. Рынок надо знать. Торговля не только в одном каком городе, но и повсюду требует знаний условий как коренных, меняющихся медленно, так и временных, зависящих от годовых оборотов покупателей. При знакомстве этого рода, при знании соперников, производящих или доставляющих тот же товар, можно и должно уметь распорядиться количеством и качеством товара. Наши же застои товаров происходят, сколько я знаю, чаще всего от того, что успех одного завлекает до того, что люди, не знающие дела, берутся за него и, не улучшая, ведут его: рынок и переполняется до того, что избыток остается у производителей. И как всегда, эти кризисы следуют за эпохой временных высоких цен, побуждающих производить излишнюю массу товаров. Требуется же для начала разнообразие заводов и удовлетворение местных, хорошо и легко изучаемых потребностей, именно потому, что на этом легко научиться тем приемам, которые необходимы для массового производства, рассчитывающего на широкий рынок Малые заводы мне кажутся именно оттого наиболее нам приличными, что они составят школу предстоящего большого промышленного развития. Капиталов на большие дела у нас нет, да и уменья нет вести их. Лучше научиться сперва над малыми заводами, назначенными для местного потребления, близкими к кустарничеству, но отличающимися от него духом знания, предприимчивости и расчета, которых недостает кустарям. От малых заводов к большим, торгующим на мировом рынке, переход будет уже прост, наступит сам собою. Сумеют торговать производимым около себя, научатся сбывать и далеко, в ту Европу, которая переделывает наше сырье, и в ту Азию, которая час от часу все больше и больше требует европейского товара и где живет по меньшей мере половина людей, земли не имеющих. Долго все это, затяжно и невольно является вопрос: нельзя ли всему этому помочь, ускорить ход истории, если уже она неизбежна? Перейду к ответу и на этот ваш вопрос. Ответ мой категорически прост. Если есть естественные условия, а они имеются, идти им на помощь разумно, возможно и полезно; искусственно да несвоевременно возбуждать не только рискованно, т.е. можно силы и средства потратить напрасно, но даже и вредно. Я даже не думаю, что найдутся, например, какие-нибудь средства или меры разом возбудить у нас многие прочные заводские дела. Переворот такой неестествен. Таможенные пошлины, банки промышленности, ясные законы, особое внимание правительства - могут возбудить скоро крупные предприятия, но тех более важных мелких, в стране рассеянных заводских дел, которые особенно желательны, меры эти почти не вызовут. Они вырасти должны сами, им можно только помочь издали не переворотом, а расчисткою пути для их учреждения. Для пояснения сделаю сравнение. Геологи прежнего времени полагали, что изменения земной коры, выражающиеся различием пластов земли, друг над другом лежащих и очевидно друг после друга отложившихся из воды, зависят от быстрых катастроф или переворотов, совершавшихся с землею. Ныне, изучая действительность, пришли к более простому и естественному пониманию совершавшегося прежде, потому что увидели, что и ныне продолжает совершаться то же самое, что было прежде, только так медленно и незаметно для невнимательного глаза, что сразу и не может представиться без грубого переворота возможность столь разительных перемен, как переход из глубокого дна моря на высоту высоких гор одной и той же массы земли или как смена песка глиною, известняком, гипсом и тому подобными породами. Геологические перевороты совершаются, если не всегда, то, по крайней мере, большею частью путем медленного изменения условий образования земных пластов. Так, например, суша медленно опускается под воду моря или обратно, вода дождей и рек медленно вымывает из одной породы часть составных начал и превращает ее в другую породу и т.п. Эти медленно совершающиеся явления влекут за собою перемены относительного положения суши и воды, а в воде разнообразные отложения и тому подобные следствия, в результате которых и получаются различия пластов земли, друг на друга налегающих. Конечно, существуют и катастрофы, подобные вулканическим извержениям, но работа их не только сравнительно мала, но и стоит в несомненной зависимости от работы тех сильнейших сил природы, которые действуют втихомолку, медленно и не воспетые классическим или ребяческим пониманием природы и того, что в ней совершается.

Каково наслоение земных пластов различного качества, таково же историческое напластование периодов народной жизни. Прошлое время для России составляют пласты расселения и чистого земледелия. Пласт, или эпоха промышленного развития впереди, не близок Находясь в средние между Европою и настоящею Азией, Россия выработает промышленный строй своей жизни. Это - впереди, но молодой в развитии народ чуток. Оттого он рвется и будет у морей и океанов, этих путей выхода предстоящей промышленности. <...> Взгляните на глобус. Основание нашего треугольника - Ледовитый океан. Вершина границ восточной и западной сходятся между Индией и Персией, у тропического моря. Далеко шли, осталось немного. Мудрость истинная нейдет противу естественности, а ей помогает, ее берет в союзники, на ней строит планы возможного, достижимого. Законы геометрии и истории одинаково естественны. Тютчев понимал это:

Дума за думой, волна за волной -
Два проявленья стихии одной.

Историки людей, как и геологи, так же могут быть разделены на таких, которые всю сущность изменений исторических обстоятельств видят только в крупных влияниях, в грубых переворотах, войнах, революциях, реформациях, и на таких, которые понимают, что даже эти грубые несомненные исторические перевороты подготовляются раньше мало-помалу, последовательно, точно так же, как изменения в напластованиях земной коры. В частности то же должно думать и по отношению к учреждению у нас заводских дел, обширное развитие которых составит новый период нашей истории. Мне кажется, что есть возможность ускорить соответственными мерами естественный ход событий, т.е. неизбежную надобность в учреждениях у нас заводов; но я убежден, что и помимо этих мер заводы все-таки будут увеличиваться в количестве по естественным законам развития, несомненно очевидным в истории других народов, состоящих в числе образованных и продолжающих развиваться. Прежде, в других статьях, я останавливался над теми приемами, какими, мне казалось, можно усилить развитие у нас заводских дел, теперь же мне бы хотелось упомянуть только о тех естественных условиях, вследствие которых хоть медленно, но неизбежно, само собой будет осуществление заводских дел.

Начнем хоть с того, что в России налоги несомненно для каждого растут быстро. Так и должно быть. Они за последнее время во всех странах сильно возросли. У нас на то есть и много специальных причин, в которые мне совсем незачем входить, потому что вы и сами знаете большинство этих причин. Уж пришло время, когда доходы обложатся налогом. Наступило время, когда процентные бумаги или, правильнее сказать, купонные доходы будут обложены особою податью. Что мера эта не новая и не какая-нибудь крайняя, доказательство этому видно из того уже, что при составлении правил некоторых займов давно обозначается, что купоны по иным займам не будут облагаться особым сбором. Это, очевидно, предполагает существование давней мысли о том, что рано или поздно настанет время обложения купонов особым налогом, соответственным массе других налогов на всякие, гораздо менее доходные статьи. Тот, кто привык отрезывать от своих 100 тыс. руб. ежегодно купоны на 6 тыс. и окажется в надобности выделять на государственные нужды известный малый процент своих выгод, он от этого не переменит, конечно, своих привычек, своего направления деятельности. Но, когда ему придется выделить не 5, а, положим, 10% своих выгод, нельзя ручаться, что такое время не настанет и скоро, как пришло время обложить водку вместо четырех двойным и более числом копеек на градус, тогда капиталисту уже придется подумать о том, как бы наверстать необходимую трату, тем больше, что при обложении купонов податью и ценность капитала переменится. Но я знаю, что эти лица скорее урежут свои потребности, чем примутся после легкой работы с купонами за трудную работу - практического дела. Не они, теперешние владельцы купонных листов, будут двигателями нашего заводского дела, а те, кто затем будет сберегать кое-что про черный день и думать о том. как бы и куда поместить свои сбережения. Вот им-то и представится рано или поздно дилемма такого рода: поместить свои сбережения в процентные бумаги, в акционерные предприятия, но получать меньше, чем ныне, процентов, или самим лично заняться хоть малым заводским делом и получать больше, чем ныне, процентов. Без сбережения - капиталов, конечно, не может быть, а без капиталов, хоть небольших, и невозможно начинать заводского дела; так что заводское дело, прежде всего, может развиваться по мере дальнейшего развития способности сберегать, уже начавшейся в России после отмены крепостного права и после промотанных выкупных сумм. Затем побуждением к учреждению заводов, особенно малых, будет и всегда останется прямая выгода этого рода дел, их, так сказать, сжатость, т.е. возможность одному лицу их охватить, да еще их относительная свобода или возможность сегодня купить сырье, завтра его обделать да продать, а там и прекратить дело или перенести его в другое место или изменить оттенок производства. Большие, крупные промышленные дела, даже землевладение, горное дело и т.п., этой свободы не дают. Если у вас еще остались следы прежних ваших убеждений, то вы с брезгливостью отнесетесь к такому простому выражению, как учреждение заводских дел ради одних личных выгод. Но позвольте мне попробовать пояснить вам дело немного ближе, для того чтобы дальше быть уже свободным от сомнений, могущих рождаться при разговоре, когда не вполне ясны точки отправления. В прошлом письме, когда я писал о различии труда и работы, встретилось уже определение труда при помощи общей полезности. Вникните только в сущность этого определения и тогда легко добраться до конца мысли. Полезное другим, по существу дела, должно быть и полезно самому трудящемуся, потому что другие все же ничем особым не отличаются, взятые в абстракте, от трудящегося. Даже в самой платонической формуле или заповеди о любви к другим прибавлено: "люби других, как самого себя", т.е. предположено уже, что самого себя человек любит. Я думаю, что других и нельзя любить, не любя самого себя. Для пользы других нельзя и делать, не заботясь о своей личной пользе. Общая польза и личная польза неразрывны. Говоря об одной, в сущности, нужно непременно иметь в виду и другую. Тут есть, конечно, тонкости, незаметные переходы от самолюбия к так называемому себялюбию; но ведь вы не потребуете от меня полного трактата о таких предметах, и если я касаюсь этого, то только ради того, чтобы разом устранить еще продолжающее жить недоразумение о том, что собственные выгоды противоположны общим выгодам. Правильное общество тем отличается от ложно устроенного, что достижение собственных выгод не может быть иным, как сообразным с общими выгодами, и если у вас, в ваших ответных мне письмах, проявятся еще какие-нибудь выражения, показывающие, что эта основная мысль не прошла еще в ваше сознание вполне, то я постараюсь в другой раз более конкретными примерами развить вам эту катехизическую мысль, совершенно необходимую для того, чтобы приниматься с полным самообладанием за заводское дело, представляющее в лучшем виде комбинацию общей пользы с личными выгодами. Теперь же продолжу еще немного указание условий, которые естественным образом, по моему мнению, должны привести скоро многих русских к потребности в заводских делах искать хлеба, дохода, своей пользы и, в то же время, действительного удовлетворения действительно всенародной нашей потребности.

До сих пор, если взять массу русского народа, она живет около земли и хлебной культуры. Накануне нынешнего времени, когда Тенгоборский писал свою статистику России, это было до такой степени несомненно, что Россия так и стала считаться исключительно страною земледельческою. Помещик и крестьянин, а от них и купец, жили хлебом, хлебного торговлею и хлебными доходами. Кроме них в России существовал и продолжает существовать другой класс, живущий казною, т.е. так или иначе, прямо или косвенно пристроенный к казенным предприятиям. Вот эта-то часть русских дел разрослась за последнее десятилетие весьма сильно, хотя прямое число казенных мест увеличилось не бог весть в какой пропорции. Увеличение же числа лиц, прямо или косвенно пристроившихся на счет казны, произошло преимущественно от развития железных дорог, прямо или косвенно построенных все-таки казенными капиталами, от развития банков, так или иначе опирающихся на государственный банк, и от развития некоторых покровительствуемых казною предприятий, в сущности вызванных также казенными средствами.

Есть и иные роды дел, только по какому-то недоразумению находящихся в руках казны или общегосударственной, или земской. Через естественный рост казенных расходов и через неестественное нарастание разных побочных казенных предприятий бюджеты наши растут чрезвычайно быстро; оттого и налоги увеличиваются. Конец этому видится ясно. Рано или поздно эта жизнь огромного процента русских, особенно образованных людей, прямо или косвенно на счет казны или при помощи казны должна прекратиться. Налоги увеличиваются, но и расходы растут, а потому если сегодня заботятся главнейше об увеличении доходов, завтра догадаются, что можно того же достигать и сокращая число лиц, проживающих около казны. Прямо увольнять лиц, сокращать штаты - это практикуется, но ни к чему не приводит, надо сокращать требования, надо уменьшать влияния: те части освобождать, которые сами по себе могут существовать отдельно, силами не казны общей или земской, а частной, общественной; да необходимо так или иначе военные расходы уменьшать. Рано или поздно к этому придут. Вот и останется много лиц не за штатом, а не у дел. И необходимо понять, что эти сперва станут шататься без дела, бурлить, да уходятся, надо будет и им где-нибудь устраиваться. Вот эти-то лица и дадут необходимый материал не только для оживления сельского хозяйства, но и для учреждения заводских дел.

И это не утопия, не разговор один, так будет волей или неволей, хотя бы уменьшили доступ к учению, что пожалуй, и хотелось бы иным попробовать, но что, конечно, не будет достигнуто, потому что стремление к ученью укрепилось и его урезывание не может составить сколько-нибудь прочного плана, годного для такого государства, как Россия, в том состоянии, в каком она находится. Лучше научившиеся, чем недоучившиеся, пусть будут не у дел. А казенных и общественно-служебных дел не хватит, очевидно, на массу идущих учиться. Изобретут меры, которые так или иначе все это урегулируют. Да уже и начало видно. Вот в морском ведомстве уже устранили нормы и сроки для получения следующих чинов. Не сделал известного числа плаваний, а достиг определенных лет - уходи. Что же делать-то? Зимы длинны, плавать не на чем, а иногда и незачем, так к чему же лишних офицеров содержать? Пойдут пока и на риск авось, дескать, достанется случай выполнить норму. А не станут являться желающие в достаточном числе, ведь можно изменить правила. Как ни сухи такие рассуждения, как они ни новы еще у нас, но они отвечают времени, они будут и умножаться, потому что надо же кому-нибудь да изводить привычку нашей образованности пристраиваться около казны. Да и молодежь, по видимости, инстинктивно чувствует близость предстоящего недостатка мест от казны. Так, в Петербургском университете еще сравнительно недавно главная масса студентов поступала на юридический факультет. А вот уже несколько лет стали еще в большем количестве идти на физико-математический факультет. Причина, конечно, не в гимназиях, где предварительная подготовка к этому факультету ныне гораздо слабее, чем была прежде. Нет, люди сами, или их родные, чувствуют, что казенных мест станет мало, придется жить другими способами, да понимают, что с изучением законов природы и методов ее понимания, что и составляет предмет физико-математического образования, скорее можно добыть себе своими средствами условия жизни, хоть и нельзя достать казенных мест. Так-то народ для ведения и для учреждения заводских у нас дел накопляется. Этим лицам придется обратиться к производительности, предприятиям, а их всего-то только имеются две категории: одни земледельческие, а другие промышленные. Горное дело само по себе ведь учреждается только там в широких размерах, где промышленность получила уже развитие. Грубую руду, извлеченную из земли, или такие сырые материалы, как соль, как каменный уголь, как глину или колчедан, не станут же увозить по дорогим железнодорожным тарифам из страны исключительно континентальной в какие-нибудь другие страны. Естественные же и растительные богатства истощаются, леса, дикие звери или пушной товар выводятся, следовательно остается из производительных дел или земледелие, или фабрично-заводская промышленность. Земледельческая промышленность, конечно, подлежит еще широкому и плодотворному изменению в России. Еще масса земель пустует, еще на возделанной земле от худого за нею ухода, от малого удобрения и от малого понимания потребностей земли урожаи плохи; еще не сговорились в самых элементарных земледельческих вопросах так друг в друге нуждавшиеся мелкий и крупный землевладельцы - крестьяне и бывшие помещики. В земледелие, следовательно, пойдет масса народа и сил, еще цены на земли будут подниматься. Из городов начнется выселение в деревню; образование приобретет тот реальный характер, который нужен для развития земледелия, но общего решения задачи столь обширного государства, как Россия, нельзя ждать от земледелия не только потому, что земледелие само по себе, без развития промышленности, никогда и нигде не достигает, а в странах столь суровых, как Россия, и достичь не может хорошего развития, но особенно потому, что прирост народонаселения в России продолжает совершаться в большей пропорции, чем во многих странах, которые пользовались русским хлебом, и затем еще потому, что за последнее время европейские выселения в другие части света открыли новые неожиданные обширные рынки более дешевого хлеба, так как страны те лежат в условиях более благоприятных, чем русские, для произрастания хлебных растений. Не надо удивляться поэтому, что наша хлебная торговля, составлявшая в былое время исключительно внешнюю торговлю, более или менее падает. Она падет еще быстрее, когда наш рубль будет приходить к нормальной своей ценности. Безысходность положения станет вполне ясною, если мы представим, что рубль пришел к нормальной цене на золото, потому что тогда нашему хлебу совсем не будет хода за границу. Конечно, с улучшением культуры хлеб может сделаться у нас дешевле. Земледельцы будут довольствоваться меньшим денежным вознаграждением, потому что будут получать с данной площади большее количество хлеба. Все это возможно; но и этому есть предел по мере развития, во-первых, нашего народонаселения, а во-вторых, переселения западноевропейцев в страны Америки, Африки и Австралии. Следовательно, в будущем, сравнительно, мне кажется, очень и очень близком, земледелие не может остаться исключительным нашим промыслом. Если мы представим себе прекратившимся или весьма сильно уменьшенным вывоз нашего хлеба, а не прекратившимся спрос тех предметов торговли, которые мы получаем из-за границы, то мы очутимся в новом невыносимо тяжелом положении, для улучшения которого поневоле и совершенно естественно в общем сознании зародится мысль о том, что, кроме хлеба, мы должны вывозить товары, которые у нас можно производить дешевле, чем в других соседних странах, и мы у себя должны будем производить то, что можем производить взамен привозимого из-за границы. А как только эта мысль войдет в сознание, эпоха развития наших заводских дел придет сама собою, так как, при беспримерной обширности нашей страны, мы имеем множество естественных условий для процветания массы отраслей промышленности в самом лучшем виде.

Поэтому, мне кажется, нет надобности думать о том, что мысли о необходимости учреждения заводских дел в России требуют какого-то особого покровительства или развития. Естественный ход событий приведет к осуществлению этих мыслей. Другого выхода быть не может, если мы не станем превращаться из страны христианской цивилизации в страну среднеазиатского застоя, на что инстинкт народа, кажется, вовсе не склонен. Таким образом, дело учреждения многих предстоящих русских заводских предприятий сводится на изучение условий, благоприятствующих возможности учреждения заводских дел. Я уже писал вам о том, что место для учреждения заводов есть место потребления - это касается, конечно, таких заводов, которые производят то, что потребляется небольшим числом лиц, следовательно назначается для местного потребления. Если же производимые на заводе товары предназначаются для более широкого спроса, то при решении вопроса о том, где искать наилучшего места для учреждения соответственных заводов, весьма важным становится место нахождения сырых материалов, перерабатываемых на заводе.

Близость города, близость центра торговой деятельности, близость железных дорог и водяных путей сообщения, а особенно близость моря в этом случае будет сильно влиять на выгодность предприятия; а так как множество заводов особенно нуждается в массе топлива, то, говоря вообще, центрами будущей заводской деятельности в России будут местности, прилегающие к тем, где находится естественное топливо заводов, т.е. каменный уголь.

Так дело существует повсюду, и таким, наверное, оно будет у нас. Я не могу здесь касаться общеизвестных примеров Англии, Бельгии, Франции и Германии, потому что в любой подробной статистике можно найти данные, сюда относящиеся: заводы преизобилуют в местностях, богатых каменным углем.

В одном из следующих писем я непременно коснусь рассмотрения русских местонахождений каменного угля, для того чтобы дать вам возможность ориентироваться правильно в этом отношении. Ведь наши сведения о минеральном топливе, к сожалению, недостаточно распространены у нас, а развитие наших заводских дел, ныне существующих, происходило совершенно помимо влияния вопросов, сюда относящихся. Заводы наши разнились так своеобразно и выросли так искусственно, что в них и нельзя искать естественного соответствия природных условий страны с ее истинными требованиями. Но, прежде чем разбирать технические и, так сказать, географические частности, относящиеся к сложному вопросу топлива, я считаю необходимым уяснить некоторые существенные стороны предмета, касающиеся связи вопроса о топливе и о заводах. Это составляет ближайшую цель моего дальнейшего изложения. Без этого нельзя мне изложить и те частные примеры, которыми хочу осветить вам технику заводских предприятий. Но предварительно резюмирую сказанное выше, да предварю, что об ваших новых общих возражениях, если они будут в ответах ваших мне, я не стану говорить, пока не выскажу всего, что хочу сказать касательно топлива, потому что иначе мои к вам письма потеряют тот характер, который мне хотелось им придать. Вы заставили меня сказать о покупателях и о возбудителях, потому что сомневаетесь в том, что будет достаточно прямых поводов учреждать заводы. Мой ответ можно сжать в следующие строки.

Из кочевого состояния народы переходят в оседлое, но сперва хищнически хозяйничают на земле, а свои потребности удовлетворяют домашними средствами, как и номады. Но земля истощается столетними пашнями, народонаселение прибывает, если мир господствует, и тогда непременно в живучем народе настает, рядом с необходимостью улучшенной и напряженной культуры, невозможность самому удовлетворить все свои увеличившиеся потребности домашними способами, а потому тогда возбуждаются из самого народа стремления к фабрично-заводским, горным, торговым и тому подобным предприятиям. Россия в этот период вступила. А потому не только будут заводы учреждаться, но будут у них и покупатели произведенного. Без помощи по необходимости все это случится. Мудрость во всех делах, в каждом знании, во всяком обобщении, т.е. во всей сущности науки и жизни, сводится на то, чтобы понять закон, манеру действия природы, не от людской воли зависящие, уразуметь правду божественную и действовать в согласии с ее предписаниями. В этом сила и закон христианский. В этом и ответ на оба ваши вопроса. А потому перехожу к подлинному предмету моего ближайшего изложения: к топливу. Только прибавлю еще свои желания по отношению к желаемому и вами возбуждению нашей заводской промышленности. Не всякий ли не только покорится, но и поможет естественности? А кто возьмется быть акушером при этих родах уже зачавшей России? И нужна ли еще помощь? Организм нашей общей матери недостаточно ли здоров сам по себе, чтобы вынести, конечно, без болей, эти не последние трудные роды? Консилиум пока излишен, как и хлороформ, потому что организм не тщедушный, да и роды не первые. Приготовиться, однако, следует, и как пред родами моцион на чистом воздухе и здесь полезен. Предстоящему новорожденному надо приготовить пеленки, надо и постельку, чтоб не было суеты в критический момент. Законы не для одного обложения, а для всей дисциплины промышленности, особенно же для устройства заводов, для горного промысла, для уяснения взаимных обязанностей хозяина и рабочих - вот те пеленки, которые нужны новорожденному. А то, пожалуй, няньки, по старому обычаю, скрутят свивальником, так что и повернуться будет нельзя. Не оды, как было при Державине, а прозу действительных, не классических, реальных знаний станем готовить к предстоящему, без празднеств, таинству рождения.

О топливе надо сказать кое-что твердо, приступая к заводской реальности.

Только три рода изменений претерпевает вещество при фабрично-заводской его обработке, т.е. тогда, когда сырые природные (ископаемые, растительные и животные) или уже отчасти предварительно переработанные материалы переменяются по форме или составу сообразно с потребностями спроса. Эти три рода изменений вещества бывают или механические, или физические, или химические. В большинстве заводов и фабрик существует сочетание этих трех родов изменений. Так, тканье и прядение волокон составляют механическую обработку, обыкновенно соединяющуюся с отбелкою, при которой происходят уже химические процессы. Когда из глины приготовляют изделия, не только механически месят, формуют и т.п., но производят и сушку, т.е. физический процесс, а затем при накаливании происходит химическое изменение глины, делающее глиняный предмет уже неразмачиваемым водою. Когда готовят сахар из свеклы, механически измельчают и выжимают сок (или вымачивая - вымывают), физически испаряют из него воду и, пользуясь химическими силами угля, извести и кристаллизации, отделяют подмеси. Для механического же изменения нужна прямо механическая сила или работа, которая ныне чаще всего дается топливом в паровой машине. Для физического изменения вещества нужна также чаще всего теплота, реже свет или, как стало ныне входить в практику, электричество в одном из своих состояний. При химических изменениях тела действуют редко прямо, чаще в растворенном состоянии или расплавленно-жидком, или в нагретом виде. Если химическое изменение вещества совершается в растворах, то обыкновенно после превращения следует испарение растворяющей воды, потому что товары, из растворов полученные, как, например, сахар, разные соли или краски, продаются в твердом или, по крайней мере, в сгущенном, почти безводном состоянии, как патока, например. Вот для этих-то всех родов изменений, претерпеваемых веществом на фабриках и заводах, и требуется топливо.

Конечно, механическую силу можно получить не только при помощи парового котла и паровой машины, но и при помощи ветра, текучей воды, работы животных или людей, утилизируя приливы, солнечные лучи и тому подобные всюду рассеянные деятели природы. Но преобладает на заводах, как всякий знает, в настоящее время исключительно паровая машина, потому что она предлагает в любое время данный запас механической силы с безответностью и аккуратностью, другими способами едва достигаемыми. Ветер дает даровой двигатель, но непостоянство и неравномерность его, в связи с основным началом фабрично-заводской промышленности непрерывною равномерностью, делают ветер до сих пор мало пригодным источником механической силы. С паровою машиною непрерывная равномерность, как основное условие хода фабрично-заводских дел, достигается легче и проще всяких других способов. Вообще говоря, условие непрерывной равномерности есть основное условие заводского дела, и с ним тесно связано множество подробностей понимания заводских и фабричных особенностей. Нарождается, но еще слабо развито другое отношение заводского дела к требованию этой непрерывности и постоянства. Люди стремятся магазинировать неравномерно действующие силы природы, подобные ветру или морским приливам, стремятся воспользоваться естественными проявлениями сил, собирая их в особые магазины до поры до времени и затем расходуя их из этих магазинов непрерывно-равномерно или по произволу в большем или меньшем напряжении для надобностей, в практике встречающихся. Плотина запруды есть первый и мало совершенный пример таких магазинов силы. Естественных же сил всюду много даром пропадает. Таково течение рек, таков прибой морских волн, таков громадный запас силы, теряющейся в водопадах, таков особенно и повсюду в людском распоряжении находящийся ветер. Всеми этими силами люди издавна пользуются, но пользование это ограничивается, так сказать, порывистым действием в частных применениях. Корабль движется парусом, пока есть ветер, но при его избытке он не в силах собрать запас для безветрия. В половодье по течению груз передвигается с большою быстротою, но в мелководье не пользуются избытком силы, напрасно потраченной при половодье. Течением реки пользуются издавна, ее запруживая или погружая в нее механизмы, принимающие часть работы течения; но вдали от реки, в удалении от водопада еще не утилизируют этих сил, по крайней мере не пользуются ими настолько, насколько будут в ближайшем времени несомненно пользоваться ими. Зачатки есть уже давно. Так, Мозер в Швейцарии устроил передачу на расстояние движущей силы рейнского водопада при помощи проведения по трубам сжатого воздуха, сжимаемого силою части вод Рейна. Вообще говоря, сжимание газов может магазинировать природные силы, если воспользоваться ими для накопления массы сжатого воздуха. Однако этот прием не обещает широкого применения, потому что для получения сколько-нибудь значительного запаса работы пришлось бы иметь большие запасы сжатого газа, а они требуют чересчур массивных металлических резервуаров, одна стоимость которых своим процентом погашения и ремонта во многих случаях может превзойти современную стоимость работы, достигаемой топливом. Притом в сжатом газе уже чересчур много потерь запаса сил, и хотя они по существу даровые, но все же требуют немало ухода и основного капитала. Теряется не только сжатый газ чрез малейшие скважины, но что важнее тепло, при сжатии развиваемое, пропадает, а это сила. Гораздо более обещает магазинирование сил при помощи аккумуляторов.

Оно родилось на наших днях благодаря аккумулятору Фора, представляющему не что иное, как видоизменение давно известной вторичной батареи Планте.

Аккумулятор в сущности есть не что иное, как магазин электрического напряжения, а электрический запас в аккумуляторе может быть получен при помощи механической силы, действующей периодически или порывисто, в удалении или вблизи от места нахождения аккумулятора, потому что механическою силою в том месте, где она проявляется, например на водопаде или на реке, или в ветряной мельнице, находящейся на кровле здания, можно привести в движение динамо-электрическую машину, а от нее по металлическим проволокам перейдет гальванический ток к аккумулятору на любое расстояние. В аккумуляторе ток производит такое изменение свинца и серно-свинцовой соли, что они превращаются в гальванический элемент, который, дав, когда захотим, от себя свой гальванический ток, опять возвращается в первоначальное состояние. Спрятанная в аккумуляторе электрическая сила может быть потребляема затем непрерывно-равномерно или с любым перерывом, не только для освещения, но и для всякого другого движения, как это видно уже по тому, что при помощи таких аккумуляторов устраивают и движение аэростатов, и движение по железной дороге целых поездов, и движение лодок. В будущем предвидится время, когда получение механической силы будет обходиться без расхода топлива именно при помощи всюду рассеянных естественных, или даровых сил. Они зарядят аккумулятор, а он даст или ток, или работу, когда нужно. Ветряная мельница, поставленная на вершину дома, может зарядить в дни или часы более или менее неправильно действующего ветра все аккумуляторы, в этом доме находящиеся, и этим зарядом можно будет затем пользоваться во время безветрия, которое потом наступит. Те естественные стремления, которые были так парадоксальны еще недавно, воспользоваться водопадами для отдаленных от них городов, теперь близки уже к осуществлению. Наверно не пройдет и десятка лет, как магазинирование естественных сил природы начнет уже практиковаться в том виде, в каком ныне помину об этом нет. Некоторые зачатки истощения каменного угля в Англии дают право думать, что эта страна, передовая во многих отношениях, подаст пример и этого рода естественным людским стремлениям. Когда в прошлом году, в апреле месяце, мне пришлось быть в Эдинбурге и видеть знаменитого Ра Вильяма Томсона, то он рассказывал, что в Ирландии уже воспользовались падением нескольких ручьев в море для того, чтобы ими двигать динамо-электрические машины и получать через то запас силы, нужной для удаленного завода. Однако, время еще впереди; у нас во всяком случае оно еще дальше, чем в Англии, тем более, что наш запас минерального топлива едва-едва почат. Топливо же само по себе есть не что иное, как магазин силы, именно той, которая лучистым образом вытекает из солнца. Солнечный свет и его тепло магазинируются в растениях, превращаются в них в углеродистые вещества, образованные из углекислого газа воздуха, того самого, который происходит при горении угля и углеродистых веществ, в растениях содержащихся. Когда углерод или углеродистое, т.е. органическое, вещество сгорает, тепло развивается и углекислота образуется. Когда же, обратно, из образовавшейся угольной кислоты происходит вновь углерод или углеродистое вещество в растениях, тогда тепло прячется, скрывается, магазинируется. Магазинами служат кислород воздуха, выделяемый растениями, и их углеродистое, горючее вещество. В эти магазины прячутся поглощаемые растениями свет и теплота солнца. Каменный уголь, как остаток когда-то живших растений, есть не что иное, как аккумулятор тепла. Запас его, следовательно, есть запас силы солнца, потому что каменные угли произошли, несомненно, из растений. Вообще говоря, топливо есть не что иное, как магазинированная естественная сила солнечных лучей.

Так как, учреждая завод или фабрику, вам неизбежно будет или почти неизбежно завести паровую машину той или другой силы, то уже для этого одного вам нужно будет топливо. Сколько же потребуется топлива для получения известной силы в течение известного времени? Надо знать расход для одного часа работы и для одной лошадиной силы. Во сколько раз увеличится число часов работы и число потребных на заводе или фабрике лошадиных сил, во столько раз увеличится расход топлива. Конечно, этой пропорциональности расхода в строгости не будет, если переходить от паровых машин самого маленького размера к паровым машинам больших размеров, потому что в первых всякого рода потери тепла будут гораздо больше, чем во вторых. Но если от машины в 50 сил перейти к машине в 500 сил, то расчет будет почти безошибочен, если та и другая машины будут одинаково хорошо устроены. Иное дело при расчете очень малосильных машин, эти требуют гораздо более топлива. От устройства паровика и самой машины, конечно, очень много зависит расход топлива, но в эту сторону предмета я вовсе не стану вдаваться по той причине, что величина потерь, в сущности, в машинах сколько-нибудь хорошей конструкции, а такие только и берите, изменяется много-много что на 20% одна против другой. Конечно, 20% топлива может составить в заводском деле расчет большого значения, но в сущности дело обзаведения машиною и расчет топлива окажет влияние на ход заводского дела* только впоследствии, когда придется одному заводу соперничать с другим, словом когда придется рассчитывать мелочи и при помощи их достигать выгод. Теперь же будем довольствоваться крупным, валовым расчетом, дающим возможность утвердиться в предстоящих вам соображениях при устройстве заводского дела.

В рассмотрение элементов, служащих для расчета, я входить здесь, однако, не стану, потому что объяснение этого само по себе потребовало бы изложения массы сведений из механики, физики и химии, а я буду только пользоваться ясными выводами знаний, сюда относящихся, как теоретических, так и опытных. На первом месте надо упомянуть в этом отношении законы так называемой механической теории теплоты. В сущности это есть сумма сведений или обобщений, полученных при изучении явлений движения или явно механических, происходящих при нагревании и охлаждении. Здесь неуместно вдаваться в эту область, полную большого интереса как с философской, так и с прикладной стороны. Нам нужно только два из крайних выводов этой науки, сущность и некоторые подробности которой вы найдете во многих современных сочинениях, как специально относящихся к теории тепла, так и в курсах практической механики и физики.

Первое, что надо нам узнать, составляет понятие об эквиваленте теплоты. Вы, вероятно, слыхали, что наш век прославился открытием второго закона вечности, как прошлый дал первый закон вечности, показавший, что нигде и никогда весомое не пропадает и не является вновь, остается все в том же количестве, хотя изменяется не только в форме, но и в качестве. Закон же сохранения сил утверждает, что не только запас материи, но и запас сил или энергии сохраняется неизменным, хотя изменяется в своем распределении не только по отдельным частям вещества, но и по форме или состоянию движения. Боюсь увлечься изложением этого предмета, а потому скорее перехожу к теплоте, которую должно рассматривать как особый род движения, возбуждаемого при нагревании и уничтожающегося при недостигаемом холоде, который на 273º Цельсия ниже точки таяния льда. Сущность того понятия, которое ведет к пониманию эквивалента теплоты и которое тесно связано с законом сохранения сил или энергии, состоит в том, что нигде и никогда теплота, как энергия, не пропадает и не рождается из ничего, а в тех случаях, где она кажется пропадающею, является соответствующее ей количество механической работы или других энергий. Это значит, что между теплотою и движением нет различия. Гипотетически это сводят к тому, что теплотные явления считают не чем иным, как особым родом невидимого движения, подобно тому как звук есть особый род колебательного движения воздуха, а свет есть особое колебательное состояние или движение той материи (световой эфир), которая проникает все тела и находится также во всем небесном пространстве, проводя к нам энергию солнца и свет звезд. Вследствие такого вывода, относящегося к теплоте, неизбежно должна существовать эквивалентность или пропорциональность между количеством тепла и количеством работы, если они превращаются друг в друга. Количество механической работы измеряется, как я уже упоминал в первом письме, числом пудофутов или килограммометров. Количество же тепла измеряется числом так называемых калорий, или единиц тепла. Нагревая единицу веса воды, например 1 кг воды, от 0 до 100º термометра Цельсия, мы сообщим воде некоторое количество тепла, которое условились считать калорией, или единицей тепла. Чтобы нагреть воду от 0 до 100º, т.е. до температуры кипения, нужно сообщить воде около 100 кал, т.е. 1 весовая часть воды берет около 100 единиц тепла для нагревания до 100º, или теплоемкость воды равна единице. Теплоемкость других тел, или то количество тепла, которое нужно для нагревания их на Г, различна от теплоемкости воды. Так, например, 1 весовая часть воздуха требует для нагревания на 1º только около 1/4 тепла, нужного для нагревания такого же веса жидкой воды. Если нагревать воду до 100º, а затем испарять ее, то получается пар, имеющий также температуру 100º. При этом тепло воде, однако, сообщается, но оно, как говорится, скрывается, или превращается в этом случае в работу, которую можно получать от паров. Когда 1 весовая часть воды, нагретая до 100º превращается в такое же количество водяного пара, также имеющего температуру 100º, то скрывается уже 530 единиц тепла, калорий. Ведь у воды есть сцепление частиц, которое можно наглядно видеть, приложив к воде твердое плоское тело и отрывая его от воды. Нужна сила для преодоления этого сцепления, которая и выражается в усилии, необходимом для отрыва от поверхности воды наложенного на нее кружка. Это сцепление уничтожится при испарении, потому что вода в виде паров уже не обладает сцеплением. Пары рассеиваются во все стороны, имеют упругость. Частицы паров обладают внутреннею живою силою, заставляющею их рассеиваться в пространстве; следовательно, затрата тепла при испарении понимается уже из того, что сцепление нарушается и частицы воды приобретают особую силу или находятся с состоянии особого движения. Вот в это-то движение, так сказать, и прячется работа тепла, скрывающаяся при переходе воды в пар. Калорические машины и суть такие, в которых это внутреннее спрятанное тепло, превращенное в невидимое движение водяного пара или какого-либо другого нагретого вещества, превращается в видимое механическое движение, сопровождающееся охлаждением пара или другого вещества, действующего в калорической машине. Невидимое теплотное движение, значит, тогда превращается в видимое механическое. Подобное превращение одного рода движения в другой совершенно соответствует тому превращению движения одного рода в движение другого рода, которое существует, например, в ветряной мельнице, крылья которой приобретают движение от невидимого движения воздушной массы. Подобие этого превращения можно искать даже и в том переходе одного рода движения в другое, которое существует на каждом шагу в механических приспособлениях. Так, в швейной машине колебательное движение ноги превращается во вращательное движение шкива, а оно в колебательное движение иглы. Следовательно, можно невидимое движение, существующее в нагретом теле, или превратить в видимое движение, т.е. механическую работу, или передать другому телу, точно так, как и наоборот, механическим усилием при работе можно получить теплоту, как это известно уже из того, что при трении происходит нагревание. Так Джоуль и измерял соответствие или эквивалентность единиц работы и теплоты. Эти измерения повторялись и проверялись десятком разных способов и дали твердое число 424 как эквивалент теплоты. Соответствие между количеством тепла и количеством могущей им развиться работы выражается этим эквивалентом теплоты. Опытами несомненно установлено, что 1-килограммовая калория тепла способна произвести работу в 424 килограммометра, или, обратно, 424 килограммометра способны дать только единицу тепла, когда вся работа переходит в теплоту, как это существует, например, при трении, падении или при множестве тому подобных явлений, где движение совершенно прекращается и после его остановки является теплота. Если быстро двигать на оси кружок и затем заставить его вдруг сразу остановиться (например, при помощи сильного магнита), то кружок нагревается и явно показывает такое превращение работы в теплоту, которое замечается и тогда, когда пуля ударит в тело и сама разогревается. Следовательно, если теплотою, развиваемою топливом, или, судя по сказанному выше, магазинированною энергией солнца, станем получать работу, то на каждую единицу тепла, развитого топливом, можем получать только работу 424 килограммометров. Но такого превращения не бывает ни в технике, ни даже в природе, а бывает скорее обратное: полное превращение видимой энергии в сокрытую, в тепло. Опыт и изучение предмета показывают, что есть граница возможности (второй закон механической теплоты это определяет) превращения теплоты в работу.

Мы уже сказали, что механическая работа может быть вполне превращена в теплоту, а теплота ни в каких условиях вполне не переходит в механическую работу. Нужны особо благоприятные условия, чтобы переход совершился, и сумма этих благоприятных условий видна из того, что мы приводим далее, как один из важнейших выводов, многократно опытом проверенных, достигнутых механическою теориею теплоты. Оказывается, что та часть тепла, которая может превратиться в механическую работу, относится ко всей потерянной теплоте, как разность (падение) температур относится к сумме начальной температуры: 273º. Эта сумма или величина градусов Цельсия, считаемых от 0º, т.е. от температуры таяния льда, называется абсолютною температурою, потому что холод и - 273º Ц называется температурою абсолютного нуля. Пусть действует какая бы то ни была машина, где нагреванием достигается, как в паровой машине, механическая работа, - очевидно, что нечто нагревается и, охлаждаясь, производит работу, причем часть тепла превращается в эквивалентное количество работы, а часть отходит к охлаждающему телу. Как вода, падая из запруды, может давать работу, если встречает колесо или другой соответственный механизм, так падением температуры можно пользоваться для получения механической работы, применяя соответственный механизм, который обыкновенно в теплотных машинах основан на том, что объем тела или давление (упругость) меняется при изменении температуры. Так, в паровых машинах низкого давления для охлаждения (уменьшения давления по другую сторону поршня) применяют холодную воду в особых холодильниках, а в машинах высокого давления выпускаемый (мятый, или работавший) пар имеет низшую температуру, чем производимый паровиком, т.е. совершается понижение температуры. Можно было бы думать, имея одно понятие о механическом эквиваленте теплоты (о первом законе термодинамики, или механической теории тепла), что искусство устройства калорической, или теплотной машины может быть доведено до того, что все то тепло, которым отличается нагретое тело (например, выходящий из паровика пар) от охлажденного в машине (от мятого пара в паровой машине), будет превращаться в работу, но то, что мы выше указали (по второму закону термодинамики), и показывает, что превращение в механическую работу совершается только с долею потерянных калорий теплоты, и эту долю можно узнать, зная отношение разностей температур (начальная температура без окончательной) к сумме начальной температуры с 273^t. Если, например, работает в машине горячая вода, например имеющая температуру 80^t, а отработавшая вода получается с температурою 20º, то падение температуры будет 60^t, но на каждый килограмм воды тогда получится не вся работа 60 калорий или не 424 х 60, т.е. не 25 440 килограммометров работы, а только доля этого, находимая через разделение разности температур, или 60º на 80º + 273º, всего количества теряющегося тепла, килограммометров. В действительности еще меньше получается работы, потому что есть неизбежные бесполезные потери тепла или энергии, например трение, лучеиспускание и т.п. И какое бы вещество ни избрали для теплотной машины, какие бы ухищрения в устройстве ни придумывали бы, превзойти долю T1 + 72: T1 + 273 невозможно, можно только уменьшать бесполезные потери и приближаться к высшей пропорции, приведенною долею определяемой. Можно, по-видимому, увеличить долю превращающегося в работу тепла, уменьшая окончательную температуру t2. Если бы она была холод абсолютного нуля, или - 273º, что практически недостижимо потому уже, что никогда еще с уверенностью не наблюдали даже временно холода в - 200º, словом, если бы t2 было = - 273º, тогда бы наша дробь 71 + 72:71 + 273 превратилась в единицу и тогда бы все тепло, в машине теряемое, можно было превратить в работу. Так как даже при холоде в - 40º многие части не могут служить, то практически низшую температуру теплотной машины нельзя считать ниже обычной температуры воды холодильника, скажем, хоть 20º Ц. Выше 400º металлы, из которых делаются машины, не могут служить прочно, смазка же действует лишь до 300º. Отсюда видна граница усилий, а именно, что наибольшая доля теплоты, которую можно перевести в работу, составляет практически менее половины. Скажем таю топливо дает, положим, а калорий, но оно передает нагреваемому телу меньше калорий, а - о, потому меньше, что в пределе возможности имеется только достижение равенства температур пламени топлива и нагреваемого тела, а так как пламя топлива уходит, производя нагрев, то оно и уносит с собою часть тепла, не передающуюся нагреваемому телу. Затем нагретое тело входит в теплотную машину, например в паровую. Здесь, по вышесказанному, только доля, притом меньшая половины от а - b, превращается в механическую силу, большая часть идет в холодильник. А потому с пользою возможно применить к механическому движению только весьма малую долю тепла или энергии топлива. Обыкновенные паровые машины среднего качества и незначительной силы (с расширением, без холодильника) требуют на каждую лошадиную силу в час около 5 кг добротного каменного угля, развивающего при горении около 8 тыс. кал на каждый килограмм угля. Наилучшие из существующих паровых машин больших размеров жгут в час, однако, не более 1 кг такого угля. Один килограмм угля, сгорая, дает 8 тыс. кал в час, или в секунду более 2 кал. Если бы можно было всю эту теплоту превратить без всяких потерь в работу, то ежесекундно получалась бы работа (424 х 2), равная 848 килограммометрам. В действительности работа не превосходит 1 паровой лошадиной силы, или 75 килограммометров, что составляет менее одиннадцатой доли от 848 килограммометров. Из сказанного выше будет понятно, что улучшения возможны, но ограниченны, так что надежда получить при помощи 5 кг угля в час 5-сильную машину не содержит невозможного, но 25 сил получить недостижимо уже*. Так закон, открытый в природе, ограничивая, полагая предел усилию, дает власть, свободу, волю, но в пределе. Классической свободе границ не полагается, все можно ей - казалось и еще кажется, и никаких эквивалентов она не признает. А тут и эквивалент недостижим не только по существу дела, но сверх того и по практической невозможности достигнуть соответственного предела. К пределу возможности стремиться законно, но достигнуть его невозможно. Предел достижимого - закон природы, тот реальный идеал, которого древние, включая Платона и Сократа, вовсе не понимали, хотя и оставили стройное понятие об идеале, проникающее всю нашу цивилизацию. Воспитаннику классицизма трудно освоиться с самою мыслью о пределе, столь ясно выраженном в рассмотренном примере, но вам, в наше время, думаю, уже легко поразобраться. Думаю, что для вас, как юриста, найдутся соответственные примеры в жизненной практике, в истории людей. Мечтатели одинаковы во всех отраслях свободной мечты. Иной мечтает достичь полного равенства, другой - вечного двигателя, один ищет уничтожить налоги, другой хочет при помощи жидкой угольной кислоты и теплоты окружающего воздуха осчастливить человечество, даром получить движение. Люди называют одного безумцем, а другого лишь мечтателем, иногда даже почитают словом "искателя". А я думаю, что и тот, и другой, и третий одинаково судят о том, чего не знают и что уже (это наречие здесь очень важно) известно, и если бы судьям и подсудимым было знакомо, то они вместо нового искания Америки - постарались бы сперва побороться с дознанным, как ни стеснительно было бы им, из области полной свободы неведения обратиться в область, стесненную законами непреложными, людьми открытыми, но установленными не ими. Говоря о науках, часто применяются слова "дисциплина" такой-то науки. Это значит ведь повиновение, строгое следование закону, дознанному, сознанному и принятому. И как войско сильно своею дисциплиною, соединенною с бодрым духом свободы, но ограниченной дисциплиною, так и наука сильна своею свободою, но в своей дисциплине. За границею ее воин, если он воюет, разбойник, человек в мундире науки вне научной дисциплины, если обсуждает - вздорный балагур, мечтатель. Не надо быть и в технике таким. Изучайте ее дисциплину или берите готовую от других знаний, технику руководящих. Тут дело не в ошибке и даже не в ошибках. Их и при дисциплине никто свободный не избегнет. Тут дело в том, чтобы уловить крупный закон, начало дисциплины, они дадут силу и свободу в определенной области. Ширины еще много - какой бы конечный предел ни был указан, вам в этой остающейся ширине надо приблизиться к пределу возможности. А потому, разумно отказавшись от мечтаемого невозможного, станем разбирать лишь возможное, а между ним наилучшее. Для правильного сравнения газовых машин с паровыми следует, однако, принять в расчет то топливо, которое расходуется на заводе при получении газа, а между ним наилучшее. Руководясь этим во всем исследованном, узнанном, приобретем силу, знанию свойственную. В частности, по отношению к трате топлива для машин, мы узнали, что наилучшие газовые машины жгут не более килограмма угля в час. Но это только большие. Между малыми, какие и будут отвечать малому заводу, нами в проекте обсуждаемому, следует прежде всего указать на таковые машины, представляющие много особых удобств, но, во-первых, не везде применимые за недостатком газа (и массы воды, которую они требуют для охлаждения), а во-вторых, особенно пригодные там, где действие машины не безостановочно, как это будет, однако, на многих заводах, где механическая сила может быть и не нужна непрерывно.

А затем из всего предыдущего вытекает такое практическое следствие, которое дает возможность всегда заранее определить предельный расход топлива, потребного для действия заводских паровых машин, если число действующих паровых сил завода известно. Средним числом для постоянных машин можно полагать в час на каждую паровую лошадиную силу не более, как по 5 кг каменного угля или соответственные этому количества других родов топлива, о взаимном соответствии которых дальше я буду говорить подробнее. Пять килограммов в час на 1 лошадиную силу дают 120 кг, или около 7 пудов в 24 часа постоянного действия паровой машины на каждую лошадиную силу. В год постоянной работы, следовательно, на каждую силу надо топлива около 5 1/2 тыс. пуд., считая на хороший каменный уголь. Это количество, однако, подлежит значительному сокращению (в 2, даже в 4 раза), что зависит от качества котла и машины, а еще более от правильности топки и вообще присмотра. При этом ежедневно для паровика пойдет около 200 пуд. воды на каждую лошадиную силу. Следовательно, если водяной пар, развиваемый паровиком, будет применяться для других заводских целей, например для испарения, перегонки, нагревания помещений и т.п., то размер парового котла должно увеличить настолько, насколько увеличится ежедневный расход пара. Конечно, все это можно с некоторым приближением предварительно расчесть. Мало того, что это можно, - это необходимо должно иметь в виду при устройстве завода, при приобретении паровых котлов и при устройстве всякого рода приборов, потребляющих пар. Во всяком случае, мало можно придумать таких заводов, которые бы не требовали механических двигателей. У нас в настоящее время, когда фабрично-заводское дело еще находится в ничтожном развитии, вообще говоря, мало еще распространены правильные сведения не только относительно действий и устройств паровых котлов, но и относительно расчетов экономического свойства, к ним относящихся. А если вы хотите приниматься за заводское дело разумно, вам совершенно неизбежно приобрести хотя элементарные, но полные практические сведения о действии и потребностях паровой машины и особенно паровика, потому что из всех других двигателей паровые в настоящее время наиболее распространены, потому что удовлетворяют лучше всего основному началу непрерывной равномерности, составляющему лозунг фабрик и заводов. Потому-то паровые машины составляют по числу лошадиных сил, действующих в местности, признак, по которому всегда можно судить о развитии фабрично-заводской промышленности. Либих когда-то хотел мерить народное благосостояние по количеству серной кислоты, производимой в стране. Иные думали мерку найти в потреблении мыла, но с этими мерками может поспорить гораздо более рациональная мера - определение количества лошадиных сил в паровых машинах, действующих в данной стране. Там еще не взяли возможного от природы, где не пользуются топливом для механической силы. Сила страны грубо, но ясно выражается числом жителей, числом солдат и числом лошадиных сил, в ней находящихся. Кому эти грубые числа ничего не говорят, тот еще не освободился от классической дребедени. <...> Нашу страну, народом и солдатами не бедную, желательно бы видеть и богатою числом действующих паровых сил. Но всего более ей нужны бережливость и усидчивость труда.

Надо, однако, заметить, что паровая машина представляет тогда только особо выгодный двигатель, когда действие ее непрерывно-равномерное; а так как и заводы имеют этот же самый признак, то соответствие паровой машины с заводско-фабричным делом и совершенно естественно. Но есть, однако, заводские дела, в которых не требуется ни значительного запаса сил, ни постоянной их работы. Нужно, например, несколько раз в день произвести перекачивание жидкости или измолоть руду или краску в течение известного времени, накачать воду в резервуары и т.п. Такие временные работы исполняются обыкновенно на заводах, где есть уже паровая машина, приводами, от нее идущими. Но там, где вся требуемая механическая работа состоит из таких небольших служб, там паровую машину нельзя считать особо выгодною, так как во время остановок и перерывов теряется даром большое количество тепла и надобно поддерживать огонь под паровиком для того, чтобы своевременно иметь опять паровик в действии да содержать при паровике на машине особых мастеров дела. Вот в этих-то случаях очень важны газовые двигатели, работающие без паровика, а при помощи светильного газа, входящего под поршень машины в смеси с воздухом и там воспламеняемого. Газовые двигатели отличаются тем свойством, что начинают работать тотчас, после того как они пущены в ход, т.е. когда в них входит газ. Так как они не требуют паровика, то при них избегается крупный расход на истопника. Сверх того, они представляют условия чистоты, уютности, безопасности от взрывов и тому подобные отличные качества, вследствие которых год от году количество этих машин, употребляемых в фабрично-заводских делах, растет быстро. Уход за ними чрезвычайно прост. Кроме газа, они требуют только воды, нужной для охлаждения, и, следовательно, нормальные условия для них состоят в существовании газопроводов и водопроводов. Оттого-то газовые двигатели и применяются исключительно в городах; но так как не известно еще, где вы решитесь устраивать свое заводское дело, то там их непременно нужно иметь в виду и нельзя не указать на то, что там, где нужен запас механической силы сравнительно небольшой, и особенно прерывистый, везде газовый двигатель окажется, пожалуй, самым выгодным и удобным в заводских предприятиях.

В одном из следующих писем я опишу вам "топливо будущности". Это - газ, получаемый из воды и угля. Он имеет несомненные шансы широчайшего распространения на заводах в недалеком будущем и тогда применение газовых двигателей, надо думать, достигнет до вытеснения паровых машин из большинства заводов.

Но, во всяком случае, механическое действие на заводах ограничено. Главное потребление топлива на заводах идет в силу того, что при помощи тепла совершаются физические и химические процессы в заводах, на каждом шагу производимые. Не говоря уже о таких заводах, как кирпичные, гончарные, стеклянные, металлургические и т.п., где вся главная сумма процессов заводских дел совершается при помощи достижения высокой температуры, даже во всех чисто химических заводах расход топлива громаден для перегонок, плавлений, испарений и тому подобных операций. Вам надобно ясно уразуметь причину, по которой происходит в этих случаях трата топлива, для того чтобы в каждом отдельном случае произвести расчет потребления топлива на заводе и сознательно стремиться к совершенствованию. Постараюсь уяснить вам существенные обстоятельства, сюда относящиеся, начиная с физических явлений, на заводах производимых. Такое начало потому наиболее удобно, что в сущности расход топлива для произведения химических превращений веществ имеет тот же почти смысл, какой он имеет и при производстве физического изменения состояния тел. Об этом и начну следующее письмо.